Даша КОНЧАЛОВСКАЯ

             отрывок из книги "Ты.Очерки русской жизни"
                                    Константин КРИКУНОВ
                                            (1963-2010)

ДАША
                                           
Даша выросла на Петроградской, на подоконнике стоял старый 
кактус, и она любила трогать пальчиком его колючки. За окном 
из минарета истекал желтый пузырь ленинградской луны, или она 
это тоже придумала. Ее книжка стихов «Лонное затмение» — самая 
сладострастная в современной петербургской поэзии:

Когда струя ударит в небо,
Когда ты пальцы разожмешь,
Мы вздрогнем и затихнем оба.
И все. Ты встанешь и уйдешь.
Уйдешь… А мне придется снова,
Нефритовый лаская ствол,
Как губка, впитывать другого
Самца расплавленный ментол.
И никогда не будет прерван
Меня похитивший поток.
Неважно — сотым или первым
Я целовала твой клинок.

Близорукая тихоня, воспитанная на ахматовских 
«А у нас тишь да гладь, божья благодать, 
а у нас светлых глаз нет приказу подымать…», 
осознала себя петербургской Сафо. Но осталась 
скромницей — бабушкина комната в коммуналке, чистая постель и 
пишущая машинка — весь ее мир. Девчонка из тех, что прячет лицо в 
прическе и блестках очков. Оранжевые брюки-клеш и глухая кофта, 
застегнутая на полсотни пуговиц. 
— Ты замужем? — Нет. — Ты была замужем? — Да. - Хорошая книжка. 
— Да? — Выпьешь? — Вина. 
— Ты и вправду такая стеснительная? - А пошел ты. — Тебя зовут Даша?
— Нет, — сказала она. — Только идиот может подумать, 
что Даша Кончаловская — не псевдоним.
После кактусов и мечети будущая поэтесса поступила 
в институт Герцена, съехала от родителей в коммуналку, 
где раньше жила бабушка, и на втором курсе вышла замуж за филолога.
— Ничего плохого о бывшем муже сказать не могу. В постели валялись 
сутками. Книжек читали много. Но я не была женщиной, которую хотят, 
желают, мучат. Просто жили-были и спали вместе затраханный филолог 
и затраханная педагогиня. Расставанье было легким.
— «Я желаю всех!» — заявила ты. Это правда?
— Правда. С уточнением: 

«Я уйду. Я не знаю — кто завтра придет. 
Мой нектар превращается в лед. 
В руки к новому Фаусту плод упадет, 
но меня только равный возьмет…» 

Я не знаю, после какого числа начинается много. 
Гончарова у Пушкина была, кажется, сто тринадцатой. У моей подруги 
мужиков было, если не врет, три тысячи штук. А ей двадцать семь. 
Но это не счастье. Счастье — это когда, ну, кровь вздрогнула, когда 
все дрожит и вне всяких постелей. Но даже у самого раскрепощенного 
любовника есть рамки. В творчестве рамок нет.
— После «Лонного затмения» тебя искали как ту, кто «хочет всех»?
— Может, и искали. Но я осталась в тени. Я люблю мужчин. И тех, 
кто у меня есть, мне достаточно. Люблю работать, люблю выводить на 
бумаге буковки, сочинять их, буковки, мужчин и себя.